Ничто не дает мне такого восстановления и спокойствия, как пребывание в одиночестве. Я неистово люблю моменты, когда ни одна живая душа не знает, где я и о чем думаю. Я не могу объяснить как, но именно  в эти мгновения всегда приходит осознание целостности, единения с миром и в тоже время чувство обособленности от него, своего рода инертность. Не знаю, насколько это вредно или полезно. (Насколько полезны вещи, от которых получаешь наивысшую степень удовольствия?) 

В последнее время мне сложно общаться с людьми.

Но с тобой все не так.

С тобой – как в одиночестве. Так же спокойно и целостно. Я не занималась учебой, моя елка все еще не наряжена… однако я забрасываю все и, словно повинуясь звукам невидимого манка, лечу к тебе в сумрачном вагоне. Волнуюсь, как в первый раз. И чувствую себя такой жалкой и такой зависимой от желания увидеть тебя.

Мне надо, чтобы ты держал меня за руку этим неуютным предпраздничным днем. Я уже ничего в себе не анализирую, я просто уступаю этому порыву. 

Эскалатор выталкивает меня наверх, к зимнему парку.

Люди, кажется, забыли (или никогда не знали?), зачем нужны минуты молчания. Скорость распространения информации, ее пластичность и вездесущесть служат нам плохую службу -- каждое событие превращается в базарную перепалку, хоть и виртуальную. И неважно, многословный ли это жж, фейсбук или телеграфный твиттер. Попадая в соцсетевую клоаку, скорбь и цинизм перестают отличаться друг от друга и становятся одним потоком. Потому что ни то, ни другое -- не проявление чувств, а всего лишь производство контента. Это норма для сегодняшнего дня и с ней ничего не поделаешь. Но, может быть, иногда стоит остановить себя от очередного выхлопа в информационное пространство? То, что происходит -- происходит, у Вселенной есть на это причины. Мы их не знаем, и не нам о них судить. Жаль нам людей, или мы считаем их участь закономерной -- наше отношение не исправит ситуации и не сделает нас лучше или хуже. Оно просто загрязнит нас, сделает ум более захламленным. Поэтому те 60 секунд нужны не для скорби, они нужны для сохранения чистоты. И в интернете, и в голове.

Считанные дни до конца года и до конца целого девятилетнего цикла -- время обнуления и обновления. Девять -- хорошее число: девять муз, девять кошачьих жизней, девять кругов ада, девять ангельских чинов, девять морских валов... Девять лет творчества, падений и воскрешений, грехов, очищений и странствий. Я хочу, чтобы этот год, последний из цикла, поскорее закончился. Странный год обтесывания и обнажения. Год сомнений и неуверенностей, загнавших меня в угол, из которого не было другого выхода, кроме как им навстречу, к свету и болезненному акту преодоления. Год исправления старых ошибок, когда пришлось признать и починить все, что я поломала. Год, когда предощущение некой кульминации разразилось в саму кульминацию и обрушило на меня все, что я не умела и не хотела замечать. И это было так тяжело, что я просто хочу оставить весь хлам 2016го и предшествующих лет, бросить туда зажженную спичку и больше не оборачиваться. Пусть горит за моей спиной, окутывая меня живым приветливым жаром. И пусть первый из девяти новых валов ложится под ногами кротким штилем.

...Наконец-то я с тобой. Так как мне все ясно и я в нее верю, то можно бы молчать, предоставив все судьбе, такой головокружительно-незаслуженной, такой преданной. Но именно в этой мысли столько чувства к тебе, если не все оно целиком, что с ней не совладать. Я люблю тебя так сильно, так вполне, что становлюсь вещью в этом чувстве, как купающийся в бурю, и мне надо, чтобы оно подмывало меня, клало на бок, подвешивало за ноги вниз головой, я им спеленут, я становлюсь ребенком, первым и единственным, мира, явленного тобой и мной.

Борис Пастернак -- Марине Цветаевой, 25 марта 1926 года.

5 years of RBF

Знаете, как французы называют стоунер? Le stoner! Но если вы решите произнести это с канонічным акцентом в надежде визуализировать виноградники в Бордо, то я вас разочарую: стоунер по-французски – это неизведанные планеты, космические корабли и, tout d'abord, группа Mars Red Sky. Появление именно этой группы в хедлайнерах юбилейного концерта Robustfellow неслучайно: первый визит французов в наши края состоялся в ноябре 2011 года, т.е. ровно 5 лет назад, в период, когда четкий и крепкий рельеф (и группы, и RBF) еще не сформировался, а был лишь лавой, – активной, жаждущей движения, но аморфной.

In the grip of a winter came, love and greed.

Пришли отличные зимние деньки. Первые снегопады еще не раздражают грязным месивом на обочинах, но приносят с собой идеи новогодних подарков. Небо задрапировано серым трикотажем, свет в окнах похож на огоньки свечей в глубине какой-нибудь старой церквушки и все вокруг становится таким уютным, светлым, ментолово-свежим... Для меня зима – традиционное время затворничества и отдыха от той кучи деятельности, которую я нагребаю весной и летом; этакое камерное межсезонье. Теперь я могу расслабиться, перебирать в памяти разные дни и события... и заняться кое-какими ноябрьскими черновиками и замыслами. Я – великий прокрастинатор. Но именно сейчас мне не стыдно и не обидно за эти заминки, потому что я уделяю много времени (и еще больше – внимания) приведению некоторых важнейших аспектов своей жизни в рабочее состояние. Долгая и кропотливая работа механика над потенциально исправным, но еще не действующим механизмом. Можно ли назвать это ремонтом, своего рода лечением? Пожалуй, да. Трудно покорять миры, когда ты разобран на части. Многие этапы сборки даются мне очень тяжело и забирают изрядное количество внутренних ресурсов, но я достаточно терпелива, чтобы заниматься этим регулярно. В конце концов, цель оправдывает средства, и ради этих результатов я могу немного пожертвовать своим блоггерским жизнеописанием. 

Что еще?

- Последняя(?) встреча со "старыми знакомыми", быстрая и неоднозначная. Снова (как и 5 лет назад!) – попытка придумать мое мнение за меня, бросить какие-то слова и пропасть с горизонта, предпочитая не знать, что я на самом деле скажу в ответ. "Я хотел тебе о многом рассказать, но..." Если бы действительно хотел – рассказал бы, а не избегал сути до последнего момента, чтобы в итоге уйти ни с чем. Но все же для меня эти встречи не прошли впустую: они дали мне возможность на практике укрепить свое ровное отношение к прошлому и уважение к чужому пути.

- 10 дней таблеточной терапии. Пока не очень результативной. Пока утешаю себя тем, что с болью выходит негативная карма и что я наконец-то пойму, что мое тело хочет мне сказать. Ищем формулу излечения дальше.

- Очередной финальный экзамен по английскому у моих подопечных. На этот раз я чрезвычайно довольна собой. Ими тоже – они исправно трудились на протяжении курса – но собой все-таки больше. После всех методических косяков мне удалось вывести их на уверенный upper-intermediate и найти рычаги, которые включают чувствование языка, а не желание просто "заучить" его. И это так здорово – осознавать, что работа учит и что вещи, которые раньше казались сложными, теперь являются инструментом, а не препятствием.

Но это все – лишь фон, обрывки новостей с назойливого радио. Поверх фона, поверх всех рутинных дел и забот мой невидимый спутник – любовь – ложится на клавиатуру или попросту забирается на руки, словно игривая кошка, требуя, чтобы ее заметили, приласкали, погладили за ушком. Мой нежный спутник осторожно прячется где-то внутри, но ежесекундно рискует выдать себя (и меня заодно!). Ибо если я люблю, то это становится заметным во всем, что я делаю. Мне хочется говорить о своем чувстве, и оно звучит повсюду: на занятиях по йоге и философии и на уроках английского, которые веду я; дома под пледом и на переполненной улице в центре города; в беседах с друзьями и в коротких разговорах с кассирами и таксистами; в книге, в чашке, в футболке, небрежно брошенной на стул... Я не умею отделять это чувство от себя и не умею хоть немного его сдерживать. И поэтому, когда иду по снегу в декабрьском мареве и чувствую мягкую влажность снежинок на лице, я думаю о твоих холодных губах и о том, как ты целуешь меня при встрече. И когда поднимаю взгляд на пасмурное небо, вспоминаю, как внимательно и немного удивленно ты смотришь на меня своими лунно-серыми глазами. А моя любовь – пушистая белая кошка – ложится на город, до краев заполняя его своим мурлыканьем. И поэтому приходят такие чудесные зимние деньки, и первые снегопады совсем не раздражают…

Молчи, скрывайся и таи

В последнее время здесь нечего читать -- сплошной сентиментальный оптимизм. Иногда я перечитываю свои посты и думаю, что лучше бы это были желчные рассуждения о политике и человеческих недостатках или, на худой конец, шутки про хуйцы (как фразеологизм-то подобрала!). А все потому, что я снова сталкиваюсь со своей любимой старой проблемой: все самое лучшее, что я в состоянии написать, -- такое, что никому не покажешь.  Несмотря на немногочисленность аудитории в этом блоге и, как следствие, его бытовой и ламповый характер, большинство вещей, которые меня по-настоящему занимают и беспокоят, так и остаются при мне. Я не знаю, почему мне не хочется выносить самое важное на поверхность. Высказанное всегда теряет вес, а значит, перестает быть обременительным душевным грузом. Хороший писатель (или плохой друг) этим всегда пользуется -- чтобы успокоить саднящие мысли, нужно облечь их в слова и сгрузить аудитории, блогам, письмам, хорошим друзьям, психотерапевту. Мои мысли уже воплощены, уже "телесны" -- я точно знаю, какие они по форме и какой язык мог бы придать им идеальное звучание. И я держу их в голове именно такими, одетыми, полностью укомплектованными. И необнародованными. Как сообщения, которые висят где-то в ожидании отправки. Которые ни за что не решишься отправить, но и не удаляешь. Может быть, однажды придет время спустить их, как свору, которой дали ощутить вкус добычи, может, они утратят актуальность и перегниют, немного отравив меня своим разложением (что ж, не в первый раз и не таким травились). Или же слова, при помощи которых они выражены, просто перестанут казаться мне красивыми. И тогда я скажу, что ничего особенного не было и обрадуюсь: в очередной раз благополучно не спалила свою ранимость. Похоже, при комплектации ее все-таки заботливо поставили на предохранитель.

25

The message I was told was to triumph at the joy of a lifetime.

Неуютно отмечать день рождения в юности, ибо кажется, что время уходит быстрее, чем успеваешь его с толком использовать. На горизонте маячит абстрактный дедлайн взросления и его устрашающие предвестники -- бессилие и сожаление; мысли о том, что ты что-то должен своему возрасту или же не успеваешь ему соответствовать. Но все меняется, когда ложишься на курс, и начинаешь четко осознавать, что он -- верный,  что никто и ничто не может тебя с него сбить. Итак, сегодня я могу праздновать -- наконец-то эта перемена случилась со мной! После всего, что пришлось пройти за 25 лет (а я помню каждый правильный и неправильный поворот на пути сюда); после того, как испытывала терпение Вселенной, теряла друзей, разрушала миры в уме, тратила силы впустую, мыкалась и отчаивалась. Все это перестало меня обескураживать и освободило столько сил, что я просто не могу сдержать ликования. Это не значит, что больше не будет трудностей, это значит, что они будут более понятными, более поддающимися. Это значит, что я все ярче переживаю настоящие радость и удовлетворение от всего, что делаю и от всего, что происходит вокруг. Хочется ли мне теперь быть моложе? Хочется ли мне вернуть что-либо из ушедшего? Конечно нет! Поэтому я позволяю времени нестись вперед и увлекать меня по такому непростому, но такому красивому маршруту. И думаю, это решение -- мой главный праздник. 

Всего 8 дней до очередного нового года, и в этот раз я испытываю почти детскую радость предвкушения праздника. Но о причинах -- позже, отдельным поздравительным постом. А сегодня я думала, почему мне так дискомфортно выслушивать пожелания многочисленных бабушек и теть. Плохо я воспринимаю свой день рождения или хорошо -- звонки от родственников неизбежно вызывают у меня омрачение и усталость. Вспомнив и проанализировав типичные поздравления, я поняла, что они обязательно сопряжены с наставлением или укором. Это, конечно, не озвучивается и не формулируется прямо в праздничные дни. Но я чувствую, что вместе с пожеланием здоровья и успехов в интонациях скользят намеки на то, что у меня по-прежнему нет мужа и трудовой книжки, что я не переучилась на высокооплачиваемого айтишника, не пошла работать в аэропорт, не купила другую шапку... Забавно представить, что все скажут сейчас, когда я, в довершение ко всему, продолжила учиться по едва ли не самой невостребованной и низкооплачиваемой специальности, тем самым отодвигая еще и положенное по регламенту замужество. А впрочем, ничего нового не скажут. Правда, в этом году я буду преспокойно уничтожать торт и распаковывать подарки, не ощущая неосознанного чувства вины за несоответствие чьим-то ожиданиям. Потому что могу поклясться на чем угодно -- я знаю, что делаю. 

Смерть почти всегда окружена ореолом неправильности, даже неуместности, хотя она - такой же естественный элемент цикла, как и рождение (и, кстати, не менее значимый). Даже будучи логичной и ожидаемой по достижении определенного возраста, она вызывает чувство сопротивления некой несправедливости: кажется, у нас забирают кого-то, кто мог бы побыть еще. Что же тогда говорить о преждевременной смерти?.. Никогда бы не подумала, что буду встречать ее на своем пути чаще, чем старческую. Но выходит так, что из всего моего окружения она почему-то предпочитает забирать молодых девушек. И вот теперь это случилось с Тиной, моей первой преподавательницей йоги. Я не буду писать, что она была за человек - избавь меня Вселенная от необходимости постить здесь некрологи. О горечи утраты тоже не стоит - все и так знают, что тяжелее и больнее тому, кто остается. Я хочу написать  о приобретении, а не о потере. Абсолютно все люди, попадающиеся на нашем пути, чему-то да учат нас, но йоги - особые учителя. Пожалуй, в их судьбах яснее всего просматривается продуманность всего жизненного (а подчас и Вселенского) круговорота и мудрое принятие выбора, сделанного душой при воплощении. А еще - необходимость помнить об этом принятии, даже когда сложно. Третий раз я наблюдаю, как умирает молодая женщина, и третий раз задумываюсь о несправедливости такого финала для человека, который еще мог любить, создавать, вдохновлять. Но все же история Тины заставляет верить в то, что каждый путь ведет странника в нужном направлении. Да, любая преждевременная, неестественная, по человеческим меркам, смерть поднимает и должна поднимать в душе бунт, здоровый жизнеутверждающий бунт. Без этого невозможно прочувствовать ее противоположность жизни, их выверенный баланс. Но есть среди ее уроков и такое нужное, такое непростое искусство - умение радоваться за того, кто уходит. Даже если уходит слишком далеко.

Коктейль по-буковински

Осень – слишком апатичное время для вылазок на всякие природы с палатками и рюкзаками, поэтому нет ничего лучше уикенда в старом городе с красивой архитектурой. Но что делать, если Ужгород и Львов уже изучены до мелочей, а Одесса недостаточно камерная?.. Ответ прост: отправиться в Черновцы!

Первые ощущения осени. Vol.2

Сентябрь полным ходом шагает по календарю, зелень меркнет, каштаны вдребезги бьются о свежеукатанный асфальт. Вагоны метро полны нескладных школьников, вечно не знающих, куда приткнуться. Громоздкие рюкзаки, которые никто не приучил снимать при входе в транспорт, белые рубашки разной степени топорности, еще не спрятанные под куртками, бросаются в глаза и навязчиво напоминают о том, что уже все  - самое время менять сарафан на плащ, равно как и радость на уныние. Сие есть не столько сезонное обострение, сколько психологический параллелизм: природа переписала эпитеты - и те чертовы каштаны, и школьники, и дым, и великолепие долгих закатов в который раз вынуждают превратить жизнеутверждающие весенне-летние дифирамбы в грустное осеннее смирение. Пусть номинально ничего не зависит от времени года: весной не становится меньше проблем, а осенью - больше. Но все-таки последняя холодна и требовательна, точно красотка с закрытым сердцем. Она любит шмоточников и завсегдатаев баров и кофеен, а если ты не разделяешь ее интересов, то будешь обречен на прозябание. Это лету ничего не нужно, оно - время отстраненного бродяжничества, когда достаточно просто существовать. Осень же вынуждает думать о будущем - об учебах, работах, запасах на зиму, вариантах празднования Нового Года, в конце концов. Но главное, она обостряет желание привязанности. Когда греешь руки о кружку с кофе, когда засыпаешь, закутавшись в одеяло, когда ощущаешь холодный воздух в груди при вдохе, понимаешь, что продал бы душу за человека, с которым можно было хотя бы временно забывать о тягучей тоске сентябрьского вечера. 

Первые ощущения осени

1. Холодно заходить в душ.
2. Прослушивание грустных песен не вызывает чувства стыда.

В последнее время все больше проясняю многие мучившие вопросы. В частности, один особенно болезненный - почему я перестала слышать стихи, как раньше. Хоть друзья и родственники продолжают [незаслуженно] величать меня поэтом, хоть я по-прежнему отношусь к действительности с поэтическим упоением, источник, из которого когда-то били ключом внезапные четверо- и больше-стишия, иссяк. Можно было, конечно, смириться с тем, что у меня изначально не было никакого поэтического дара, и закрыть тему. Но кто смирится с таким выводом? Только очень мудрый человек. А я стала искать ответ и нашла сейчас, когда решила перечитать свой маленький несостоявшийся паблик. Глядя на свои строки, я вспомнила, что всегда испытывала тот типичный страх, что "лучшие слова в лучшем порядке" уже пришли и это - максимум, который я могу выдать. Разумеется, они были несовершенны, и я понимала это уже тогда. Но мне казалось, что даже это, шероховатое и сырое - наивысший подарок, который нужно оберегать. Все сказанное, думалось мне, должно быть обосновано, иметь причину быть сказанным. А раз причина найдена и лучшие слова уже использованы, то это обязывает. И я цеплялась за свои стихи, стремилась слишком крепко привязать их к себе и слишком трепетно относилась к каждой строчке, к каждой рифме, к каждой удачной метафоре. Слишком любила то, что уже было написано, а не то, что могло прийти следом. А теперь я отпустила все свои предыдущие строки. На самом деле они не нуждаются ни в кураторстве ни в оправдании. Они просто приходили, я их записывала и это не значит, что они - наивысший результат, за который нужно цепляться. Пусть теперь они будут самоценны и независимы, как "янтарь и цедра" у Пастернака. Сад не заботится о плодах, которые падают с его ветвей в конце лета. Не буду заботиться и я.

Мама-Вселенная

Спасибо, что иногда позволяешь забываться.
Спасибо, что никогда не позволяешь забывать.

Vesperae

(19.08.2016)

Самый простой пирог - это шарлотка. Я могу рассказать ее рецепт даже проснувшись с абсентного похмелья после пятидневного стоунер-фестиваля: 3 яйца, 3 столовых ложки сахара, 3 столовых ложки муки и 3 яблока. Любовь к несложным рецептам мне привила мама, которая никогда не считает нужным подолгу простаивать у плиты во имя культа еды. И сегодня, в день ее рождения, я готовлю шарлотку. Даже если мы находимся в разных городах, я всегда пеку этот легкий и вкусный бисквит с яблоками. Миксеру больше лет, чем мне, и он - единственное, что удалось купить родителям, когда на сонный советский быт свалились девяностые с их дефолтом. Он содрогается и ревет, как самолет, но несмотря на солидный возраст, прекрасно справляется со своей задачей и взбивает яйца с сахаром в плотную пену. Теперь нужно просеять муку, нарезать яблоки и добавить корицу. Делая эти нехитрые процедуры, я чувствую приступ небывалой легкости и ловкости в руках. Каждый ингредиент как будто сам знает, как и в какой момент следует вступить в игру, и мне нужно лишь немного помочь ему в этом. Может быть, это небесное вдохновение - ведь сегодня Яблочный Спас и у православных в корзинках с самого утра лоснятся яблоки и благоухают букетики полевых цветов. А может быть, это летний вечер, его тепло и благостная тишина, помогают моей кулинарной алхимии. Закат расцвечивает небо в сочные алые и оранжевые тона, и мне на мгновение кажется, что сейчас снова май, что холодная осень не придет и счетчик времен года внезапно повернется вспять. От нахлынувшего светлого чувства мне тоже хочется носить свои сокровища в плетеной корзинке, стоять под сумрачными церковными сводами и верить. Запах корицы заполняет кухню, солнце сверкает в окнах (не менее величественно, чем на куполах!), а я надеваю свое любимое клетчатое платье и повторяю про себя самую искреннюю молитву: "Command me to be well..." Пожалуй, сегодня я верю в то, что она будет услышана.

Современный пригородный поезд плавно набирал скорость и кондиционеры добросовестно нагоняли прохладный воздух в вагон, больше напоминающий салон самолета, чем электричку. Приятный интерьер и количество отдыхающих настолько способствовали праздной курортной атмосфере, что даже местные с вожделением поглядывали на мерцающее за окном море. Я оторвалась от книги по поэтике акмеизма и посмотрела на электронное табло. +32 за бортом, мне осталось еще две станции - на ближайшие полчаса ничего нового.  Поезд, тем временем, подъезжал к центральному вокзалу и народ потихоньку толпился у выхода. К разрозненной кучке расслабленных отдыхающих и чуть менее расслабленных местных примкнула женщина, которая сразу привлекла мое внимание. Спортивные штаны из серой плащевой ткани, невнятная толстовка цвета хаки, шлепанцы на размер больше - все чистое и опрятное, но слишком отдающее неблагополучием. Былая смоль коротко стриженных волнистых волос смешана с серебром. На восковом лице с красивыми тонкими чертами - мучительный разлад телесной формы и духовного содержания. Женщина была сумасшедшей.  Она быстро шла по вагону и, тревожно оглядываясь, остановилась у выхода. Следом за ней шла полная девушка в коротком цветастом платье. Легкомысленная длина юбки и босоножки в несколько тонких ремешков делали ее ноги еще более громоздкими. 

- Никто тебя не преследует, мама - раздраженно проговорила девушка, вероятно, заучившая эту мантру наизусть - сейчас ты выйдешь.

Мама посмотрела на дочь и во всей ее осанке отразилось колебание - поверить ли? Но, кажется, поверила и уставилась - видящим, но не способным оценить взглядом, - на эстакады и новостройки, раскинувшиеся вокруг вокзала. Она негромко рассказывала воображаемому другу о том, что ее никто не обижает, о том, что у нее будет платье и о том, что она сначала поедет в красном вагоне, а потом в зеленом. Я закрыла глаза и слушала ее. Не содержание ее речей, но то, как она их произносила. Она говорила нараспев, хорошим грудным голосом: "сначала в красном, потом зеленом..." Ее интонация не была интонацией сумасшедшего - так плавно и ритмично разговаривают только хорошие чтецы. Казалось, еще чуть-чуть и слова ее встанут в рифму, выстроятся в стихотворную форму и, отряхнувшись от тяжелой бессвязности, обретут смысл.

И я подумала, что она могла бы читать мандельштамовское 

Дано мне тело — что мне делать с ним

Таким единым и таким моим?

и восхищаться простотой и совершенством этих слов. Но она ехала, не соображая куда, и всего лишь хотела убежать от преследователей.  

Поезд прибыл на вокзал. Смущенная дочь и толпа повлекли женщину к выходу, а я ехала дальше и читала о поэтике акмеизма, пока механический голос бодро и прозаично объявлял: "Boarding of the train has ended; the train is about to set off. The next station is..."

Моя любовь – непослушный ребенок, периодически доводящий свою мамочку до слез. Каждый раз, когда она нашкодит, я ставлю ее в угол. На месяц, на год, на два. И она стоит там, терзается презрением разочарованного родителя, что-то шепчет, размазывает слезы по щекам. Я изредка поглядываю на нее, и обузданная, наказанная, она кажется мне безобидной и даже незаслуженно изгнанной. Но я напускаю на себя строгость и гоню от себя внезапное сожаление: если ее выпустить, она снова будет беситься, непременно что-нибудь разобьет и тогда... тогда все повторится, и мне в очередной раз придется посадить ее под арест.

Всхлипывая все реже, она успокаивается. Тихо сидит в уголке своей комнаты, не смея меня беспокоить. А потом… клеит мне нелепые крылья из воска и перьев – вот, держи, мама, только не сердись на меня. И я смягчаюсь. Я снова прощаю ее и позволяю ей играть, мазать лицо и зеркало моей помадой, танцевать на кровати. И сама танцую вместе с ней. И мне так хорошо, что она со мной – моя плоть и кровь, мое лучшее творение. Следя за ее гипнотизирующими жестами, я забываюсь и думаю: "Боги, как же я могла держать тебя взаперти все это время?!" 

Пусть она бьет и ломает все, что угодно. Стоя в углу, разве научишься этим волшебным танцам?

Flashback

(5 a.m. confessions)

После того, как я выиграла бесплатный Campari Orange (причем, не просто так, а в сложнейшей викторине по случаю дня бухгалтера!), кальян выдохся, а хитовый трек Лободы заиграл в пятый раз, мы посадили Алину на такси и остались вдвоем.

Сегодня по классике

Июльская гроза

Так приближается удар

За сладким, из-за ширмы лени,

Во всеоружьи мутных чар

Довольства и оцепененья.

Стоит на мёртвой точке час

Не оттого ль, что он намечен,

Что желчь моя не разлилась,

Что у меня на месте печень?

Не отсыхает ли язык

У лип, не липнут листья к нёбу ль

В часы, как в лагере грозы

Полнеба топчется поодаль?

И слышно: гам ученья там,

Глухой, лиловый, отдалённый.

И жарко белым облакам

Грудиться, строясь в батальоны.

Весь лагерь мрака на виду

И, мрак глазами пожирая,

В чаду стоят плетни. В чаду –

Телеги, кадки и сараи.

Как плат белы, забыли грызть

Подсолнухи, забыли сплюнуть,

Их всех поработила высь,

На них дохнувшая, как юность.

        _________

Гроза в воротах! на дворе!

Преображаясь и дурея,

Во тьме, в раскатах, в серебре,

Она бежит по галерее.

По лестнице. И на крыльцо.

Ступень, ступень, ступень. – Повязку!

У всех пяти зеркал лицо

Грозы, с себя сорвавшей маску.

Борис Пастернак, 1915

Robustfest IV

Наконец-то появилось время написать пару строк о Robustfest'е, о котором я просто не могу умолчать. Предпоследняя апрельская неделя была настолько дьявольски загруженной, что мне даже было некогда предвкушать сие великое действо. Но так вышло, что к заветных выходным я как-то легко разделалась со всеми вопросами и, не испытывая никаких угрызений совести по поводу несделанного, с легким сердцем отправилась в MonteRay Live Stage.

a kick in the head to kill the hollow

Я всегда чувствую себя странно и дико, когда нахожу в чем-либо диссонанс между формой и содержанием. И это чувство неправильности происходящего, переходящее в жуткую потребность все исправить и расставить по местам, начинает ходить по всем моим записям кривым беспокойным росчерком. По форме эта ночь должна быть идеальной - мягкое сумрачное небо, сочная зелень (хоть какая-то польза от холодного воздуха!), расцветающие  во тьме ирисы, призывающие бежать домой за акварелью, праздность и расслабленность всеобщего субботнего настроения. Сегодня мне, после долгих четырех лет войны с днями, когда было практически невозможно подняться с кровати, наконец-то удалось соскочить с обезболивающих - чем не момент для триумфа? Хотя я по привычке продолжаю гневить Вселенную своим недоверием, перебирая пальцами пластинку с таблетками в кармане - ибо так спокойнее - пройдет время и не оставит ничего от этой тревожной готовности к боли и уязвимости. Радость, новый торжественный ход во всесильность!.. Но содержание отстает от безупречной, торжествующей формы, моя глубинная обесточивающая печаль по-прежнему здесь, и я медлю: все жду от нее какого-то изящного разрешения, пытаюсь приукрасить и обратить в феерию, как парижская чернь - голову принцессы де Ламбаль. Как же не похожа эта печаль, это томительное ощущение проволоки, долго и туго натягивающейся где-то внутри, на мгновенное эйфорическое освобождение от физических страданий! Она отупляет и оставляет в недоумении, и я, продолжая идти и играть с пластинкой, думаю: порвется ли проволока сама и нужно ли верить этому "вот-вот" предчувствию, стоит ли ждать освободительную эпифанию? Вероятно, нет - ведь вялотекущих озарений не существует. Но я все же позволяю ноющей грусти натягиваться и наматываться внутри меня и жду, когда смогу объяснить себе жажду потрясений посреди позднеапрельской успокоительной тишины. Разгадка этой жажды будет равна моменту, когда жизненно важные таблетки полетят в мусорный бак.

В последнее время я все чаще думаю о том, что обменяла бы парочку своих немногочисленных способностей на одно умение не обострять, не относиться к происходящему с неудобоваримой тяжеловесностью. Возможно, будущая версия меня сейчас смеется, глядя на это все безобразие сквозь пространственно-временной провал. И правильно делает. Моя глупая склонность придавать всему слишком много значения, моя гиперответственность, доходящая до мученических надломов, мешают мне смеяться вместе с ней. Я начинаю много думать, много беспокоиться, просыпаться среди ночи от тревожных снов. Порывистые движения, круги под глазами - вот я и легкая добыча сложных переживаний. 

Но, боги, я ведь знаю и говорю себе, что, при всей видимой сложности, они не стоят ничего - почему же тогда так штормит? 

Апрель - это дом, который всегда оставался со мной, когда ничего и никого не было, и когда все дышало мертвой непоправимостью утрат. В его мимолетном, но нерушимо-вечном пристанище достаточно и того, что есть, но я бы оставила еще меньше. Топить ожоги и ссадины в мягком анестетическом воздухе - уже роскошь. Я окидываю свои владения жадным взглядом - временный властитель на только что завоеванных землях, которые к утру будут принадлежать шуму, спешке, несуразному дневному циклу. Сейчас это мое царство, и ночной холодок на радостях норовит залезть под одежду, точно нетерпеливый любовник, губы саднит от его же шероховатых ветреных поцелуев, а звезды мерцают особенно церемониально и празднично. Такая ночь - единственное божество перед которым не стыдно преклонить колени и просить, просить горячо и самозабвенно, как просят об истинном чуде. О чем? О воздухе, пахнущем нагретыми за день деревьями, фиалками и сбрызнутой дождем свежестью. Об окнах, светящихся тусклым алым жаром догорающего костра штор и люстр. И - до экстатического изнеможения - о том, чтобы можно было стянуть тяжелую горечь с сердца таким же легким рывком, каким стягивают душный шарф с шеи.

Man vs. Doubt: Ultimate Survivial

Говорят, если сомневаться больше 9 секунд, то лучше и не делать вовсе, потому что посыл для действия уже "отравлен". 10 секунд это еще ладно, а если привык сомневаться постоянно, травя каждое начинание длительными терзаниями?
По сути, сомнения - такая же вязкая деструктивная ловушка, как и страхи. А порой они даже более вредоносны, чем страхи. Потому что если боишься, можно бояться и делать или бояться и не делать - все зависит только от способности к сопротивлению и пересиливанию себя. Сомнения же начисто парализуют или делают предпринятые шаги настолько скованными нерешительностью, что они не дают никаких результатов. Страхи легче достать, потому что они - очевидная помеха, подлежащая искоренению. А сомнения прячутся за благородной маской раздумий, за логикой, за попыткой просчитать следующий шаг, за страдальчески-привлекательной дилеммой Гамлета в конце концов. Сомнениям нельзя предъявить прямое обвинение, потому что им всегда находится какие-нибудь оправдания - риски, препятствия, мнимая сложность осуществления. И самый крошечный, вскормленный этими оправданиями, червячок способен прогрызть зияющий тоннель и провалить в него все планы и усилия. Более того, нет такого врача, который мог бы достать паразита - только сам человек способен отследить и остановить все поползновения. И когда включаешься в эту слежку и охоту, борьба с сомнениями начинает походить на выживание в джунглях. Вот ты один среди глухого амазонского леса, а у тебя нет ни телефона, ни рации - никаких способов позвать на помощь. Есть только мачете да, может быть, фляга и дождевик в рюкзаке. Некому подсказать, в какой стороне цивилизация, а в какой - лежбище аллигаторов, поэтому надо делать единственное, что можешь - идти в неизвестность и, расчищая путь, рубить направо и налево всю эту гадкую поросль, все эти лианы и колючки с их червями и сколопендрами. И так - без колебаний полагаясь то на интуицию, то на знания, то на чистую удачу - пока импровизированная просека не приведет к определенному результату. 

Мир, даже без видимой грязи по колено и ядовитых тварей за шиворотом, - те еще джунгли, заставляющие быть выносливым и решительным. И как знать, может быть, чистка ума от сомнений - вещь не менее нужная, чем компас и спрей от москитов?..

Пробуждение весны

Мое любимое, никогда не устану его постить во всех блогах и соцсетях.

Вчера мой кот взглянул на календарь
И хвост трубою поднял моментально,
Потом подрал на лестницу как встарь,
И завопил тепло и вакханально:
"Весенний брак, гражданский брак
Спешите, кошки, на чердак!"

И кактус мой – о, чудо из чудес!
Залитый чаем и кофейной гущей,
Как новый Лазарь, взял да и воскрес
И с каждым днём прёт из земли всё пуще.
Зелёный шум... Я поражён,
"Как много дум наводит он!"

Уже с панелей слипшуюся грязь,
Ругаясь, скалывают дворники лихие,
Уже ко мне зашёл сегодня "князь",
Взял тёплый шарф и лыжи беговые...
"Весна, весна! – пою, как бард,
Несите зимний хлам в ломбард".

Сияет солнышко. Ей-богу, ничего!
Весенняя лазурь спугнула дым и копоть.
Мороз уже не щиплет никого,
Но многим нечего, как и зимою, лопать...
Деревья ждут... Гниёт вода,
И пьяных больше, чем всегда.

Создатель мой! Спасибо за весну!
Я думал, что она не возвратится,
Но... дай сбежать в лесную тишину
От злобы дня, холеры и столицы!
Весенний ветер за дверьми...
В кого б влюбиться, чёрт возьми?

Саша Черный, 1909

Ante Lucem

Люблю последний зимний месяц - короткий, воздушный, наполовину весенний трикстер-февраль. Однажды я писала, что в самом его имени есть что-то отдающее надломом. И ведь правда, звучат все "надломные" звуки в шумной февральской уборке: треск льда, скрип открывающихся деревянных окон, хруст разгибающегося после неподвижности сустава. Услышав их понимаешь: зимний кусок года уже до отказа наполнился снегом и тьмой, набух, отяжелел и вот-вот отвалится. 

Февраль - это поворот на светлую сторону, выход из глубины на поверхность. Природа еще толком не проснулась, но к ней уже тянет - и не спрятаться, а вылезти и с шумом вдохнуть. Ветер совсем другой по текстуре и на вкус. Кажется, все твое существо оживает, начинает течь и циркулировать, как сок в глубине березы. Начинает хотеться нового и непременно самого свежего: зелени и воды, движения и порыва, мест, слов, песен. 

Февраль - молниеносное осознание пробуждения, ударяющее в голову за секунду до того, как зрачок встретится со светом.

Местность, куда, как мышь, быстрый свой бег стремишь.

(#lategram)

О моей криофобии ходят легенды, но никто не знает, что очень редко, наверное, раз в году мне все-таки хочется холода, чистого и натурального, не зараженного городской лихорадкой. Видимо, в ритуальных крещенских прыжках в прорубь что-то есть, и мое longing for cold – это своего рода длинный прыжок в снежное море очищения и ясности. 

В последний январский понедельник город накрыло белым тюлем – снег обволакивает улицы и площади, оседает на лобовых стеклах, воротниках и ресницах. Работники в оранжевых жилетках сметают его в подобие замызганных терриконов и посыпают тротуары солью. А я смотрю на закутанный в белое покрывало фонтан в ботаническом саду. Здесь, вместо вычищенных дорожек, всюду высятся сугробы по колено. У меня замерзли ноги, пока я ждала троллейбус, и мне начинает казаться, что сейчас я врасту в эти сугробы и навечно застыну под боком у выстриженных кустов. В полумраке стеклянной пирамиды видны силуэты экзотических растений, которые даже не подозревают, как холодно на улице, и тянутся вверх, к свету, как будто растут на своей жаркой родине. Если я не согреюсь, можно будет зайти к ним, в оранжерею – там всегда тепло и воздух переполнен влагой. Но пока я сворачиваю в буковый лес, точнее в его маленький образец. Здесь нет посетителей – ни школьников с санками, ни прогуливающихся пенсионеров, ни родителей с колясками – только ряды стройных сизых стволов. Кое-где на ветках остались пожелтевшие листья, не сорванные осенним ветром. Снежные крупицы ударяются о них, нарушая мягкую зимнюю тишину едва слышным шорохом. За белым маревом не видно конца леса и можно представить, что он тянется вдаль на километры. Снег очень глубокий, и чем дальше я иду, тем больше согреваются ноги, прокладывая импровизированную тропинку. Так, сквозь сугробы и буковые колонны я выхожу к обрыву. Днепр густо посыпан сахарной пудрой, а мой берег спрятан за жемчужно-серой мглой. Эта мгла скрашивает и оглушает все – очертания города, шум трассы, движения и суету. Но нет более спокойного места, чем этот заснеженный сад, и он снова уводит меня вглубь, мимо магнолий и сирени, прямо к сумрачным башням разлапистых елей. В хвойном лесу еще тише и спокойнее, чем в буковом. Вообще хвойные – идеальные спутники зимы. Когда вокруг пусто и холодно, среди них уютно, как в спальне с задернутыми шторами. Закрыв глаза я с наслаждением думаю о том, что скоро на смену сонному спокойствию придет совсем другое, шумное и пьянящее время. И поэтому – как хорошо, что сейчас тихо и свежо, что снег просачивается сквозь плотные еловые лапы и ложится в их тени выстиранными до хруста простынями. Каждая веточка сейчас смотрит свои самые сладкие сны, а я брожу по темно-зеленому лабиринту и улыбаюсь в самой сладкой из реальностей.

Взаимность нужна не только в любви. Нет, даже не так - в любви она вовсе и не нужна. Гораздо более ценной она становится, когда приходит время оборвать связи. Взаимное желание распада и понимание его необходимости - это значит расстаться  без истерик и попыток выяснить, кто в чем виноват. Это значит единогласно решить, что уже сказано и сделано достаточно и что добавить больше нечего. О такой взаимности я могла только мечтать, когда ты говорил, что никуда меня не отпустишь и что я без тебя ничто. Забыл уже? Могу напомнить, в деталях.
Ну да ладно, мексиканские страсти таки утихают по мере выхода из возраста с пометкой "teen". Утихает и мой гнев - я хоть и злопамятная, но великодушная. И вообще, кто не прощает, тот лох и неудачник. Но как же это утомительно, что теперь, когда на твои извинения я в самых дружелюбных тонах говорю, что давно не обижаюсь и не требую никаких сатисфакций; когда я уже было поверила, что спустя столько времени мое решение о расхождении путей встретило взрослое и осознанное понимание, ты начинаешь цепляться за мою лояльность и искать в ней что-то большее. На что ты надеешься сегодня, в январе 2016 года? Думаешь, я буду за компанию предаваться воспоминаниям? Или что общение со мной будет воодушевлять тебя точно так же, как и 5 лет назад? А может, что между нами снова вспыхнут какие-нибудь теплые чувства? Нет? Тогда ты просто надеешься найти в прошлом лекарство от неприятного настоящего. Что ж, попробуй. Мне несложно выкроить два или даже три часа, встретиться с тобой за кофе и развернуто ответить на дежурное "как дела?". Но ты же понимаешь, что меня 20-летней уже не существует?

Body Superlative

Каждый из нас – владелец самой масштабной и самой удивительной корпорации: своего тела. Как это иногда бывает с наследниками миллионеров, полноценное ощущение ответственности приходит не сразу. И вот, на 20 году жизни ты понимаешь, что не умеешь дышать (ага, я не преувеличиваю), напрягать отдельные мышцы, держа расслабленными другие, прислушиваться к боли, а не заглатывать ее таблетками, различать, когда хочется  что-нибудь съесть ради нужных организму веществ, а когда – по зову всяких психологических состояний. Начинаешь во всем разбираться и приходишь в шок от того, насколько мало знаешь себя на самом деле. Но если все-таки начинаешь, тело щедро вознаграждает за уделенное ему внимание: легкость движений, гибкость, координация – все работает именно для того, чтобы ты получал удовольствие от самого нахождения в нем. Чтобы можно было долго-долго ходить, плавать за буйки, носить сумки, чувствовать себя свободно даже в переполненном вагоне метро, поймать мяч, с легкостью подняться на 14 этаж, когда лифт сломан – корпорация обеспечит все. Даже если ты, как безалаберный стажер, не воспринимаешь возможности всерьез, знай: они все там, только ждут инвестиций времени и внимания. 

Каждый год, когда я впервые за сезон становлюсь на борд, меня охватывает легкое беспокойство: а что если я совсем отвыкла и не смогу проехать ни сантиметра? А потом оказывается, что ум – паникер и склерозник, и ноги на самом деле помнят, как распределять вес, корпус держит равновесие. Еду и еду, только снег летит во все стороны. Но самое прекрасное то, что тело не только помнит приобретенные навыки, но и само начинает подсказывать, как их совершенствовать. Быть в себе, ощущать и понимать, где что происходит, и принимать в этом участие настолько упоительно, что состояние перекидывается на эмоции и мысли. Здесь рождается монументальная, но в то же время умиротворяющая уверенность: я могу.

Afterparty

Я сижу в ванне, обхватив колени, мои волосы заколоты, как у натурщицы, готовой принять нужную художнику позу. Я могу видеть себя со стороны. От горячей воды ванная заполняется паром, кажется, еще чуть-чуть и у меня получится снять кожу, которая теснила и мешала дышать все это время. Моя одежда лежит темной грудой в углу. Я различаю в ней гипюр платья, кружево белья - моя совершенная черная броня. Теперь из всей защитной амуниции на мне только красный лак, делающий ногти похожими на маленькие маковые лепестки. 

Я чувствую себя очень уставшей. Каждое человеческое слово ударяет меня, сотрясая мою защиту и почти проникая вглубь, к уязвимой сердцевине. Я не могу остановить эти удары, лишь улыбаюсь, чтобы не скривиться от напряжения. Они расшатывают хрупкий надломанный баланс, отбивают по кусочку от моей выдержки, оставляют на ней свои отметины. Я осторожно погружаюсь в воду, и мне хочется смыть с себя все - чужие жалобы, сплетни, надежды и страхи. Мне хочется смыть смех и громкую музыку, взгляды и прикосновения, дым и блестки… Обнулить и выдраить каждую клетку, чтобы осталось только незаполненное пространство.

Я хочу запустить мою систему регенерации. Я знаю, я чувствую как, но восстановление, точно умелый хирург, требует стерильности. Да, мне нужна стерильность. Мне нужен беззвучный режим и место, где не опасно быть абсолютно чистым.

Я растягиваюсь в ванне, и у меня в голове пульсирует навязчивая мысль - на гору, туда, где заканчивается лес и начинается альпика. На арены цирков, где в роли зрителей только голые вершины. Чтобы полуденная жара прогревала травы, чтобы ледниковая вода обжигала губы, когда пьешь прямо из ручья, чтобы внезапно набегающие облака прятали в своей обволакивающей прохладе. 

Я окунаюсь в воду с головой и на долю секунды представляю желанную картину. Вынырнув и вдохнув мокрый распаренный воздух, я окидываю взглядом ванную и снова вижу свое платье в углу. Снова представляю себя в нем и думаю, что я чертовски хороша. Я откидываюсь на бортик ванны и улыбаюсь триумфальной улыбкой победителя. Пусть они теперь навострят свои жала - им все равно не забраться внутрь.