Апрель - это дом, который всегда оставался со мной, когда ничего и никого не было, и когда все дышало мертвой непоправимостью утрат. В его мимолетном, но нерушимо-вечном пристанище достаточно и того, что есть, но я бы оставила еще меньше. Топить ожоги и ссадины в мягком анестетическом воздухе - уже роскошь. Я окидываю свои владения жадным взглядом - временный властитель на только что завоеванных землях, которые к утру будут принадлежать шуму, спешке, несуразному дневному циклу. Сейчас это мое царство, и ночной холодок на радостях норовит залезть под одежду, точно нетерпеливый любовник, губы саднит от его же шероховатых ветреных поцелуев, а звезды мерцают особенно церемониально и празднично. Такая ночь - единственное божество перед которым не стыдно преклонить колени и просить, просить горячо и самозабвенно, как просят об истинном чуде. О чем? О воздухе, пахнущем нагретыми за день деревьями, фиалками и сбрызнутой дождем свежестью. Об окнах, светящихся тусклым алым жаром догорающего костра штор и люстр. И - до экстатического изнеможения - о том, чтобы можно было стянуть тяжелую горечь с сердца таким же легким рывком, каким стягивают душный шарф с шеи.